Национальная самоидентификация и социальное мифотворчество
У каждого человека в процессе социализации складывается определенное представление о собственной личности: своей родословной; принадлежности к той или иной стране, социальной, политической и этнической группе; о своем положении в обществе, своих качествах, возможностях и перспективах. Иными словами, каждый человек отождествляет (идентифицирует) себя с определенными общностями, статусами, институтами, ролями и тем самым формирует в своем сознании картину собственного Я, или, как скажет психолог, Я-концепцию.
Нечто подобное происходит с целыми народами, с национальными (национально-государственными) общностями. В процессе их становления, развития, трансформации у них складываются определенные представления о своем происхождении, месте и роли в мировом сообществе, своих достоинствах, своем историческом «предназначении» и т. п. Иначе говоря, формируется представление о своей национальной идентичности.
Поэтому, как бы ни определили мы Русскую идею по предмету, содержанию, сущности, функциям и политическому значению, о чем речь впереди, она с момента своего появления на свет была и остается одной из форм национальной (национально-государственной) самоидентификации России, одной из форм выражения национальной идентичности россиян.
Так же обстоит дело и с Американской мечтой. При всех своих отличиях, подчас существенных, от Русской идеи она родилась и закрепилась в общественном сознании именно как форма национальной самоидентификации исторически сложившейся общности людей, названной «американцами» и населяющей страну, именуемую «Соединенными Штатами Америки».
Введенное в науку в качестве более или менее строгой категории 3. Фрейдом, понятие идентичности (от лат. Identitas – тождественность) ныне вышло далеко за пределы психологии и стало широко использоваться научными дисциплинами, входящими в социологический и политологический комплексы. Специалистов интересует, как общество формирует свою идентичность (в том числе в политическом аспекте) и с помощью какого аналитического инструментария можно исследовать этот процесс и получаемый в итоге продукт; какую роль в формировании идентичности играет специфика национальной психологии и культуры и т. д. и т. п.1
Национальная самоидентификация касается прежде всего внутреннего аспекта бытия субъекта, будь то нация-государство или этнические общности, образующие его население. В этом случае идет поиск ответов на вопросы типа: что мы (русские, американцы, итальянцы, китайцы и т. п.) за народ? В каком государстве живем? Каковы наши национальные особенности? Куда держим путь? И далее в том же духе.
Заметим, что в рамках этнически (расово) неоднородных обществ – а мы находим их в десятках стран, включая такие гиганты, как Китай, Россия, Индия, США, – поиск национальной идентичности в ее внутреннем аспекте может вестись одновременно по нескольким руслам, причем отношения между потоками поисков носят порой конфликтный характер. Так, в современных США наряду с вопросами типа «что мы, американцы, за народ?» активно обсуждались на протяжении последних лет вопросы типа «что мы, афроамериканцы, за общность?» и т. п.2
Нечто подобное происходило в 90-х годах XX в. и в России, где «парад суверенитетов» сопровождался ростом национального самосознания (принимавшего порой националистические формы) населяющих страну этносов и поисками ими своей идентичности. Но одновременно (как будет показано далее) предпринимались попытки найти ответ на вопрос: «Кто такие россияне? Каковы их этнические характеристики?» и т. п.
Естественным продолжением и дополнением национальной самоидентификации во внутреннем аспекте является ее внешний (международный) аспект. Любая общность, являющаяся членом мирового сообщества и выступающая в качестве субъекта международных отношений, так или иначе решает для себя вопрос о своем месте в мире, принадлежности к той или иной группе стран, роли в рамках существующего мирового порядка, исторической миссии (политической, культурной, религиозной).
Без Я-концепции субъект, будь то индивид или национальная общность, не может ориентироваться в пространстве и времени и успешно взаимодействовать с другими субъектами. Я-концепция во многом определяет линию поведения субъекта. Если, скажем, нация-государство идентифицирует себя как великую державу, то она и вести (или, по крайней мере, пытаться вести) себя будет соответствующим образом. А от этого немало зависит как ее восприятие другими субъектами, так и социально-политический статус. «Мы те, кем себя ощущаем, и наша страна – это то, что мы знаем о ней, – говорил историк А.Б. Горянин, выступая на конференции «Кризис российской идентичности: причины и пути преодоления». – То, что люди «твердо знают» о своей стране, не обязательно соответствует действительности, но это «знание» с практической точки зрения едва ли не важнее действительности. Скажем, французы твердо знают, что на земле нет женщин красивее француженок, американцы совершенно уверены, что их страна – самая свободная в мире, немцы убеждены, что немецкое качество невозможно превзойти, японцы не сомневаются, что они – самый трудолюбивый народ среди живущих. И хотя все эти постулаты ошибочны, их носители исходят из них. Уже своей уверенностью они заставляют всех остальных поверить, что дело обстоит именно так, и действовать соответственно»3.
Эта яркая картинка, конечно, упрощает суть дела, но в ней образно выписан один очень важный момент. Самоидентификация субъекта оказывает существенное воздействие на его идентификацию другими субъектами и таким образом выступает как материальная сила. Сила тем более значительная по своему потенциалу, чем точнее Я-концепция отражает реальное качество идентифицируемого субъекта.
Национальные Я-концепции – исторически устойчивые образования, и меняются они, по крайней мере в базовых своих элементах, сравнительно медленно, особенно в стабильных обществах. Наиболее стойкими оказываются представления, фиксирующие глубинные характеристики данной общности и составляющие ядро национальной Я-концепции. Но поскольку в истории любой, даже очень устойчивой в цивилизационном плане социальной общности возникают более или менее существенные разрывы (связанные обычно с войнами, революциями и другими национальными катастрофами), то время от времени возникает потребность в корректировке или даже пересмотре данной общностью своей Я-концепции.
История России имеет прерывистый характер, что отмечали многие отечественные исследователи. Наиболее емко и лаконично эту мысль выразил Николай Бердяев. «В противоположность мнению славянофилов, – писал философ об этой истории – она менее всего органична. В русской истории есть уже пять периодов, которые дают разные образы. Есть Россия киевская, Россия времен татарского ига, Россия московская, Россия петровская и Россия советская»4.
Существовали и другие формулы, фиксировавшие дискретность истории России, например ее разделение на «допетровскую» и «петровскую». А советскими партийными деятелями высказывалась точка зрения, что подлинная история отечества начинается только после Октябрьской революции (предлагалось даже, взяв ее за точку отсчета, ввести в СССР новое летоисчисление), а все, что было до этого, – «предыстория».
Бердяев не исключал, что со временем «будет еще новая Россия»5. Так оно и случилось. На наших глазах с политической карты мира исчез Советский Союз, и на его месте появился ряд суверенных государств, включая Российскую Федерацию. Так что сегодня у нас согласно бердяевской схеме шесть Россий, истории которых составляют в совокупности единую историю страны. И никто не даст гарантий, что нынешняя постсоветская Россия не примет со временем существенно иной облик и на политической карте не появится новая, седьмая Россия.
Очевидно, что преодоление разрыва между крупными историческими этапами, как и между отдельными периодами внутри последних, предполагало в качестве одного из важнейших условий сохранения единства национальной истории и национальной культуры идейно-духовный процесс, который мы назвали бы «самореидентификацией», т. е. повторной общественной самоидентификацией, фиксирующей новые исторические реалии и предлагающей переосмысленные – в соответствии с изменившейся ситуацией – ответы на традиционные вопросы: что мы за народ? Что это за страна, в которой мы живем? Каково наше место в мире? И т. д. и т. п.
В последние годы нередко можно было услышать недоуменный вопрос: как могло случиться, что страны, потерпевшие тяжелейшее моральное (помимо военно-политического) поражение во Второй мировой войне, и прежде всего Германия, сумели быстро преодолеть кризис идентичности7, а Россия, пусть и оказавшаяся после распада СССР в сложном экономическом и политическом положении, но все же не испытавшая таких публичных моральных унижений, как Германия и Япония в 1945 г., все еще не решила проблему самореидентификации? Как такое могло случиться?
В России на протяжении многих веков такой доминантной проблемой было положение и роль государства, которое в силу многих исторических обстоятельств (о них – отдельный разговор) почиталось как высшая ценность – не только политическая, но также социальная и культурная. Ценность, имеющая под собой метафизические основания8. Пока россияне не убеждались, что в стране существует государство как реальная сила, способная более или менее эффективно выражать их интересы (или то, что принималось за их интересы), защищать их, управлять ими, они чувствовали себя не в своей тарелке, испытывали кризис идентичности. Преодоление последнего было напрямую связано с преодолением кризиса государственности.
Это понимали не только российские самодержцы. Это быстро усвоили большевистские лидеры, и в первую очередь Ленин, Троцкий, Сталин. Выступив в первые послереволюционные годы, как и положено марксистам, каковыми они провозглашали себя публично, с радикально антигосударственнических позиций, они под давлением обстоятельств столь же радикально изменили свои позиции на противоположные, а Сталина иначе как супергосударственником и не назовешь.
Чрезмерное упование народа и элит на государство, фетишизация государства, служившая одним из тормозов на пути либеральных реформ, нежелание и неумение общественности хотя бы немного разгрузить государственную машину, взяв на себя часть ее функций и ответственности, всегда служили и служат сегодня одним из препятствий на пути модернизации и либерализации российского общества. Но факт остается фактом: государство в России всегда играло (делая это порой фальшиво) первую скрипку, а общество, попадая в кризисные ямы, рассчитывало не столько на собственную инициативу и собственные усилия, сколько на спасительную помощь государства.
Под государственническим углом ставились и решались в России практически все проблемы, связанные с само(ре)идентификацией, в том числе и такие, какие либо вовсе не вставали перед другими странами, либо имели для них периферийный характер. Ни одной стране не приходилось мучительно искать ответ на вопрос, относится ли она к Европе или к Азии, к Западу или к Востоку. Германия, например, твердо знала, что, будучи расположена в Европе, является европейской страной, а германская цивилизация – частью европейской цивилизации. Точно так же Япония однозначно идентифицировала себя с Азией, Востоком и восточно-азиатской цивилизацией.9
Иное дело – Россия. Расположенная на евразийском материке, она должна была снова и снова, по мере изменения международного положения и ситуации внутри страны, искать ответ на трудный для нее вопрос о соотношении двух начал – европейского и азиатского, западного и восточного – в ее цивилизации, политике, культуре: чего в России больше – «азиатскости» или «европейскости»? Как оба истока сливаются и уживаются в русской культуре?..
Прогнать «лакейскую боязнь» было, однако, нелегко. Да и не в одной только боязни было дело. Россия не могла не чувствовать себя Европой и не могла обойтись без Европы (о чем не раз говорил в разные годы и сам Достоевский), как, впрочем, и Европа, не всегда, возможно, осознавая это, не могла, не может и никогда не сможет обойтись без не любимой ею России.
Еще один специфический вопрос, который приходилось решать России в процессе самореидентификации, касается исторической самооценки и характера отношений с другими странами и народами. В ее душе шла борьба между комплексом неполноценности и комплексом величия, что отчетливо проявилось в творчестве П.Я. Чаадаева. Отсюда и разные решения вопроса о позиции в отношении Европы и европейцев, в первую очередь немцев, французов, англичан: учиться у них – не учиться; заимствовать создаваемые ими политические, экономические, иные культурные образцы – не заимствовать и т. п. Это наглядно отразилось в творчестве западников и славянофилов. Вообще надо заметить, что Европа, начиная с петровских времен, неизменно выступала важным фактором самоидентификации России, о чем еще пойдет речь. (Америка появляется в этом качестве на российском горизонте только в XX в.)
По-иному складывалась история Соединенных Штатов Америки. В ней, гораздо более короткой по времени, не было ни той прерывности, ни того внутреннего драматизма (быть или не быть?), ни тех революционных сотрясений и потрясений, которые выпали на долю России. США вообще шли необычным во многих отношениях путем, и в них формировались отношения и институты, которые порой сильно отличались от европейских аналогов12. Так что проблемы самореидентификации, встававшие перед американским обществом, имели специфическую интригу и остроту.
Отождествлявшиеся изначально со всем Американским континентом, утопические мечтания были впоследствии спроецированы лишь на одну из стран Нового Света, а именно на Соединенные Штаты Америки, которые и стали называть (с точки зрения канадцев и народов других стран, расположенных на том же континенте незаконно) «Америка».
Национальная самоидентификация Америки была лишена напряженного драматизма, сопровождавшего этот процесс в таких странах, как Германия, Италия, Франция или Россия. Американцам в отличие от россиян не нужно было ломать голову над вопросами о своем географическом и геополитическом статусах и вытекающих отсюда культурных и цивилизационных особенностях. У них не было под боком ни «просвещенной» Европы, ни «седой» Азии, и им почти не приходилось балансировать между комплексом неполноценности и комплексом величия. Уже вскоре после своего образования США стали ощущать свою самобытность, самоценность, самодостаточность, свое величие и предназначение, что, кстати сказать, нашло отражение еще в некоторых политических текстах периода революции, в частности в той же Декларации независимости, «Здравом смысле» Томаса Пейна и т. д.
Не приходилось американцам в течение долгого времени и мучительно думать над тем, как выстраивать отношения с другими странами, чтобы обеспечить процветание Соединенных Штатов, не говоря уже об их выживании. Отделенная от остального мира, включая вечно сотрясаемую войнами Европу, двумя океанами, Америка чувствовала себя в безопасности, а знаменитый американский изоляционизм позволял сосредоточить силы и средства на решении внутренних проблем. Правда, у США имелись соседи по континенту, однако они были не столь сильны, чтобы доказательство своей «правоты» по любому спорному вопросу требовало от янки непомерных усилий.
Отсутствие потребности в содержании сильной армии вкупе с другими факторами14 освобождало американцев и от забот о создании сильного государства. Напротив, институты гражданского общества, строительству и поддержанию мощи которого граждане Соединенных Штатов всегда уделяли большое внимание, успешно соперничали с государством и на протяжении долгого времени сдерживали его экспансионистские поползновения. Этот примат гражданского общества над государством оказал огромное влияние на всю историю США и во многом определил характер и содержание складывавшейся на протяжении XVIII–XIX вв. национальной Я-концепции, ее доминанту.
Что же это была за доминанта? Что делало Америку той самой Америкой, какой видели ее и те, кто жил в этой стране, и те, кто стремился попасть в нее? Эта идентификационная доминанта – положение личности в обществе.
Соединенные Штаты воспринимаются самими американцами и большинством наблюдателей со стороны как страна индивидуальной свободы15 и отождествляются прежде всего с личной свободой, в том числе по отношению к государству. Американец – ярый патриот, но не государственник. Он, разумеется, не отрицает государства, но и не фетишизирует его. Не связывает с ним надежды на лучшее будущее. Кризис национальной идентичности для американца – это прежде всего кризис его индивидуальной свободы, а преодоление кризиса – это укрепление положения индивида в обществе – и как гражданина, и как человека.
Нелишне напомнить, что США формировались не только как иммигрантское общество, лишенное общего прошлого, а значит, и глубинной исторической памяти, но и как общество, изначально разделенное на рабовладельцев и рабов. Причем социальная граница между ними была одновременно и расовой границей. Правда, до войны между Севером и Югом и даже на протяжении долгого времени после отмены рабства этой границы в представлении белого большинства Америки не существовало вовсе. Чернокожие американцы, даже став полноправными гражданами США, оставались в сознании белого человека маргинальной социальной группой, характеристики, а в некоторых отношениях само существование которой можно было не принимать в расчет при определении национальной идентичности американца.
Де Кревекер, автор знаменитых «Писем американского фермера» (одно из них так и называлось: «Что такое американец?»), вышедших первым изданием в 1782 г., утверждал: в Америке из представителей разных народов выплавляется единый народ. Но при этом он делал примечательные добавления: «Если некто, отбросив свои старые привычки и нравы, взамен приобретает новые под воздействием нового образа жизни, им усвоенного, нового правительства, которому он подчиняется, и нового положения, которое он занимает, сей человек и есть американец. Он сделался американцем, когда наша великая Alma Mater приняла его в свое обширное лоно»17.
Иными словами, чтобы стать американцем, было недостаточно пересечь океан и вместе с другими переселенцами заняться хлебопашеством или иным ремеслом. Требовалось также быть принятым в уже сложившееся в переселенческих колониях сообщество. А чтобы это произошло, необходимо было перековаться в нового человека, подстроиться под определенные, а именно выработанные этим сообществом требования. Так что в «переплавку» попадали далеко не все качества, с которыми «представители разных народов» попадали в Америку, и далеко не все из этих представителей, оказавшихся волею судеб в Новом Свете.
А кто же составлял становой хребет сообщества, члены которого как истинные американцы «принимали» (или не принимали) в свои ряды тех, кто жаждал стать вровень с ними? Де Кревекер отвечает и на этот вопрос. Англичанин, впервые ступающий на Американский континент, говорит он, должен, испытывая «величайшую радость» от увиденного, воскликнуть в душе: «Сие чудо сотворили мои соотчичи, когда, сотрясаемые междоусобицей, они в волнении к тревоге бежали сюда, чтобы спастись от бед и лишений. Они привезли с собою дух нашего народа, коему особливо обязаны своею свободою и своим состоянием. Здесь он наблюдает, как природное усердие англичан находит себе новые приложения, здесь видит в зародыше все искусства, науки и изобретения, которые процветают в Европе»18.
В самом деле, как справедливо замечает историк-американист С. Червонная, «отцы-основатели североамериканской республики весьма узко очерчивали границы формирующейся национальной общности как англосаксонской диаспоры в Северной Америке. Быть американцем в реалиях конца XVIII в. означало принадлежность к «англосаксонской расе» и к одной из деноминаций протестантизма (вплоть до середины XX в. большинство протестантов видели противоречие между американской идентичностью к принадлежностью к католицизму)»19.
При такой формуле национальной идентификации в число «американцев» не попадали ни потомки чернокожих рабов, завезенных когда-то в США, ни «желтые» – выходцы из Китая, Японии, других стран Азии, а также иммигранты из Южной, Центральной и Восточной Европы. Правда, с течением времени круг «исключенных» постепенно сужался. Сначала «расширились параметры национальной общности, включавшие более широко определяемые европейское происхождение и религиозную принадлежность»20. В дальнейшем статус равноправных и полноправных граждан Соединенных Штатов Америки получили чернокожие американцы (которых, соблюдая правила вошедшей в моду «политической корректности», стали именовать «афроамериканцами»), равно как и члены других этнических групп, представленных в США.
Однако все это происходило в последние десятилетия XX в., когда американская национальная Я-концепция давно уже сформировалась в своей основе, как сформировались и репрезентирующие ее дискурсы и мифы, включая Американскую мечту. А это значит, что и социальная, и культурная, и тем более расово-этническая база, на которой в течение по меньшей мере двух веков происходила самореидентификация Америки, носила не просто ограниченный (она, впрочем, везде ограничена до той или иной степени), но искусственно суженный характер. Как пишет культуролог Н. Рэнвик, «американская идентифицирующая культура – это гибрид», но гибрид, выражающий культурное неравенство.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Д • 7universum.com
№ 6 (73) /Yv типология И MfWrfTRriRFnFHHF июнь, 2020 г.
ПОНЯТИЕ «НАЦИОНАЛЬНОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ»: ТЕОРЕТИКО-ЛИТЕРАТУРНЫЙ АСПЕКТ ИССЛЕДОВАНИЯ
Велилаева Лилия Раимовна
канд. филол. наук, старший преподаватель ГБОУВО РК «Крымский инженерно-педагогический университет
Абдуллаева Нияра Ризаевна
студент, ГБОУВО РК «Крымский инженерно-педагогический университет имени Февзи Якубова»,
РФ, г. Симферополь
NOTION OF «NATIONAL IDENTITY»: THEORETICAL AND LILTERARY ASPECTS
Candidate ofphilological Science, senior lecturer of Crimean Engineering and Pedagogical University
named after Fevzi Yakubov, Russia, Simferopol
Abdullaeva Niyara Rizaevna
Student of Crimean Engineering and Pedagogical University named after Fevzi Yakubov,
В данной статье рассмотрены понятия «идентичность» и «национальная идентичность» в контекст современных исследований. Выявлены конститутивные составляющие и дифферентные признаки данных понятий.
The paper deals with the notions «identity» and «national identity» in the context of modern researches. Constant characteristics and differential marks are distinguished.
Ключевые слова: идентичность, национальная идентичность. Keywords: identity, national identity, mark, approach.
Национальная идентичность или национальное самосознание — одна из составляющих идентичности человека, связанная с ощущаемой им национальной или этнической принадлежностью. Хотя национальная идентичность не тождественна понятиям национальности или гражданства, они могут быть факторами, оказывающими на неё сильное влияние.
Цель: рассмотреть понятия «идентичность», «национальная идентичность», признак, подход.
• проанализировать научную литературу соответствующей тематики;
• рассмотреть разные подходы к определению термина «идентичность»;
• выявить сущность понятия «национальной идентичности».
Ученые проявляют особый интерес к этой проблеме, который можно объяснить рядом обстоятельств. Проблема идентичности приобретает абсолютно иное значение в контексте глобализации с ее неоднозначным и контрадикторным характером. Изменились и способы интерпретации понятия идентичности. Благодаря изучению этой проблемы можно выявить особенности кризиса современной цивилизации, который влияет на формирование и изменение идентичности. Кризис культуры ускорил переоценку ценностей, которые ранее составляли основу идентификации человека в обществе.
Библиографическое описание: Велилаева Л.Р., Абдуллаева Н.Р. Понятие «национальной идентичности»: теоретико-литературный аспект исследования // Universum: Филология и искусствоведение : электрон. научн. журн. 2020. № 6(73). URL: http://7universum. com/ru/philology/archive/item/9770
Содержательное понятие идентичности было разработано известным английским социологом А. Гидденсом, который предложил иную трактовку.
1. Национальная идентичность — наиболее часто используемая категория в анализе общественного взаимодействия, социальной коммуникации.
2. Данный термин окончательно закрепился в социально-философском дискурсе в конце ХХ в.
3. Национальная идентичность ассоциируется с понятиями самобытности, преемственности, устойчивости, отождествления и осознания своей этнической и национальной принадлежности и характеризуется качественной определенностью. Ее сущность выходит за границы отдельной личности и затрагивает самоидентичность социальной системы.
3. Кочетков В. В. Национальная и этническая идентичность в современном мире / В. В. Кочетов // Вестн. Моск. Ун-та. Сер. 18 Социология и политологи,. 2012. — № 2. — С. 214-227.
5. Хантингтон С. Кто мы? Вызовы американской национальной идентичности / С. Хантингтон.- М.: ТРАНЗИ-ТКНИГА, 2004. — 635 с.
6. Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис: Пер. с англ./ Общ. ред. и предисл. Толстых А. В. — М.: Издательская группа «Прогресс», 1996. — 344 с.
7. Габермас Ю. Фшософський дискурс Модерну. — К.: Четверта хвиля, 2001. — 424 с.
8. М1д Дж. Дух, самють i сустльство з точки зору сощального бiхевiориста. — К.: Укра1нський центр духовно! культури, 2000. — С. 123-127.
https://www.lexico.com/en/definition/national_identity. Проверено 25.03.2020.
10. Giddens A. Modernity and Self — Identity / A/ Giddens. — Stanford, 1991. — Р. 47.
Почему национальная идентичность — это государственная проблема №1. Разве это важно? Экономика, технологии, внешняя политика – вот что важно!
Важность темы национальной идентичности и бренда государства определяется степенью ее влияния на суверенитет государства.В 1941 г. независимость обеспечивала армия: танки, авиация, пехота.В 1990 г. – экономика: валюта, ВВП, рынки.В 2020 г. – информация: сознание людей.
Зачем завоевывать страну, если в ней граждане сами выбирают вашего президента, или свергают неугодного? Сознание граждан – оружие в новой войне. Войне идеологий.
Российская нация преобразуется в нечто новое, и приобретает признаки ей не свойственные. И такой диссонанс однозначно ослабляет государство.
Нация и национальность.В чем их разница? Нация — понятие, включающее единство территории, экономики и культуры (язык, традиции, общие психологические архетипы). В случае РФ – это термин «россияне». Нация — понятие более широкое, нежели национальность. Национальность – понятие определяющие единство происхождения (принадлежность к этносу), а не к нации, как часто пишут в учебниках.
Отсюда путаница. Ведь этносов множество, а нация одна. Не может татарин быть русским по национальности, но татарин может принадлежать российской нации. Замещение понятия «национальность» и «нация» крайне опасна. На этом заблуждении зиждутся практический все неонационалистические движения, скандируя о нивелировании великой русской нации российской уравниловкой. Но стоит правильно расставить понятия, как процесс идентификации и национальная политика полностью меняются, и национальные амбиции перестают быть ущемленными. Русский – национальность, россиянин — нация.
В государстве может быть множество национальностей, но только одна нация. Безусловно русские — это суперэтнос, так как в него вошли и ассимилировались много этносов, некоторые из которых уже потеряли свою идентичность и называют себя русскими. Русские — это системообразующая, якорная национальность в России. На данный момент в России доминирует этническая идентичность. Это когда граждане в первую очередь ассоциируют себя со своими корнями и происхождением, с этносом.
Такое было в США в 1990 годах, когда на мировом чемпионате по футболу в Лос-Анджелесе мексиканских флагов было больше американских, и когда заиграл гимн, его не было слышно из-за свистящей толпы. Конкуренция этносов внутри государства ослабляет его, словно червь. Наложите это на проблемы России: огромная территории и как следствие разрозненная экономика регионов и Вы получите самое слабое звено в цепи, защищающей единство страны.
Ультимативная, не терпящая срединные пути, стремящаяся к конечному, к предельному состоянию русская душа, именно благодаря своим апокалиптичным свойствам, не может уместиться в рамках одной антропопарадигмы: Западной или Восточной. Ей этого мало. Она стремится вместить в себя все многообразие.
Русская душа жадна до жизни, она не может быть удовлетворена принятием исключительно западно-европейской культуры, она не может стремиться только в одну сторону. Чем выше она уходит ветвями ввысь, тем сильнее стремится своими корнями проникнуть вглубь. Она впустила в себя и восточную культуру. В огне собственных страданий от непримиримости разнополярных начал выковывается новый образ и новых архетип человеческой души, способный объединять противоположности и способный оставаться самим собой, не уничтожая индивидуальность составляющих частей.
Но одновременно с этим существуют и собственные болячки, и серьезные болезни. И мы не должны их игнорировать в своей работе, наше видение не должно быть чересчур небесно. Оно должно опираться на реальные факты. Если есть проблемы, надо их решать и пропагандировать необходимые для этого ценности.
Русский философ Николай Бердяев писал: «Русский народ более всего нуждается в идее личной ответственности, в идее самодисциплины, личной духовной автономии. Оздоровить русский народ может лишь духовная реформа в этом направлении».
Еще в конце 19–го века Ф. М. Достоевский вскрыл поразившую Россию болезнь -раздробленность человеческой души, терзающую наше общество в течение всего 20- века, доведя его до агонии в наши дни. Судьба одной личности, согласно метафоре автора, — это судьба всего общества.
Федор Михайлович верил, что, сохраняя свою душу, великую, бескрайнюю российскую душу, мы обуздаем свой хаотичный нестройный дух. Выработаем нравственный характер, сформируем духовную мужественность. Путь, позволяющий обрести духовную свободу – наш путь.
Ценности, что помогают вернуть человека самому себе должны быть положены в основу идеологии российской нации. На протяжении всей предшествующей истории человек желал господствовать над всем, что его окружает. Такая, условно называемая нами романо-германская культура, порождала жестокость, насилие, и, в конце концов, привела к изменению не только, и не столько среды, сколько самого человека.
Библейский «конец света», как никогда явно приблизившийся к нам во времени, приобрел сегодня новый смысл. Конец света в душе одного человека сопровождается концом света в душе коллективной. Массовое «ослепление» западным рационализмом и меркантилизмом в эпоху глобализации транслируется во все регионы планеты.
Похоже, что третье тысячелетие должно завершить эпоху рационализма, утвердившую в сознании современного человека установку, отождествляющую понятия «разумный» и «право имеющий». Тщетные потуги «завоевателя и покорителя» должны быть заменены любовью ко всему окружению. Путь Разума должен уступить пути Сердца. Природа сама наметила необходимость изменения человека в этом направлении. Отметим, что путь Сердца всегда был близок России. Всякий раз, когда стране пытались навязать рационалистическую парадигму, происходили социальные катаклизмы.
Какое же место на картине мира отведено России? Именно этот вопрос является ключевым для понимания пути российской культуры. Не понимая историческое предназначение культуры, мы не сможем сформировать сильный бренд государства, не сможем сформулировать четкую концепцию и продвигать ее как внутри страны, так и за ее пределами.
Запад уже ответил на этот вопрос, миссия Америки – «подарить миру свободу, выраженную в демократических ценностях». Миссия Востока – «сохранение целостности человека, как элемента в сложной системе жизни». Какова же миссия России?
Именно ответ на этот вопрос мы должны «упаковать» в бренд и транслировать на понятном всем языке коммуникаций. Ответ многим известен. Мы обладаем уникальной культурой, которой суждено было стать мостом между западным бунтарством и восточным самоотречением.
России суждено подарить планете новую антропопарадигму. Срединную. Россия – страна, способная предоставить миру новую модель глобализации, страна, обладающая для этого не только культурными предпосылками, но и географической основой. Ни мировое господство, ни коммунизм, ни демократия, ни военное или экономическое доминирование не являются судьбой России. Быть альтернативой между двумя полярными концепциями Запада и Востока, стать бассейном, в который вливаются два бурлящих потока, смешивать противоположное, питаясь их бесценными сокровищами, все время терять себя и все время находить заново, и благодаря этому оставаться собой и утверждаться в себе. Это и есть тот самый «иной путь».
Путь, при котором возможно доводить все до предела, оставаясь беспредельным, дотягивать до самого края, чувствуя свою бескрайность. Оставаться собой, сливаясь со всеми. Объединяя под собой не только разные этносы, но и принципиально разные антропопарадигмы, Россия может предложить иной путь глобализации человечества, не под эгидой глобализма или обороняющегося регионализма, а в принципе иной путь — альтерглобализацию. Безусловно, бренд российской нации должен нести в себе отголоски этой миссии.
Национальный бренд должен быть устремлен в будущее и утверждать в сердцах граждан оптимизм. Россия действительно обладает возможностью обеспечить мировую интеграцию и взаимопроникновение культур без войн, терактов, сепаратизма, без подавления и уничтожения более слабых культур. Мы называем такой путь — экологический поликультурализм. В качестве видения будущего в идеологию необходимо заложить именно это видение, как способ альтерглобализации.
Глобализация – это судьба человечества, естественный ход развития. Но только форма этого процесса может быть таковой, что он приведет к деградации культур, а может быть новым этапом в культурном развитии, способный вывести человечество на принципиально новый уровень.
Россия сегодня может предложить миру модель альтерглобализации, учитывающую интересы всех стран, входящих в новое общепланетарное пространство. В качестве основополагающего принципа всемирной интеграции Россия может предложить не пространственный, не классовый, не религиозный принципы, которые предполагают соответственно евразийзм, социализм, византизм, а новый принцип — экологический поликультурализм. Фундаментальным условием альтерглобализации должно стать уважение к культурным особенностям народов, обязательное принятие во внимание специфики окружающей природной среды.
Поликультурализм, необходимый принцип для создания единого мирового сообщества, всегда был главной ценностью России. Российская культура с самого ее зарождения носила соборный, интегративно-интернациональный характер. Сохранение поликультурности с одинаковым уважением к различным конфессиям, утверждающим фундаментальные основы человеческого бытия, является одним из столпов великой российской культуры.
По сути дела, Советский Союз и был иллюстрацией подобной глобализации. Можно много говорить о недостатках социалистической системы, но нельзя игнорировать позитивное содержание реального интернационализма, воплощенного в понятии «советский народ». Конечно, сегодня принципы построения должны быть иными, но сам феномен единства интересов культур должен быть сохранен. Это убедительно доказало братство народов Советского Союза во время Второй мировой войны. Интегральное мировоззрение не должно противоречить религиозным чувствам ни христианина, ни мусульманина, ни буддиста, ни иудея.
И такой объединяющей идеей может выступить идея экологизации культуры. По сути дела, каждая из мировых религий содержит в себе свод норм и заповедей, нацеливающих людей на соблюдение экологически ориентированных правил. Современный экологический кризис, будучи во многом порождением глобализации, не учитывающей региональные природные особенности, настоятельно диктует необходимость кардинальной смены тотальной стратегии человеческого существования.
Экологизация и сохранения многообразия культур — два тесно связанных взаимопроникающих вопроса, которых надо рассматривать вместе. Сегодня этот предлагаемый Россией путь – «экологический поликультурализм» или «культурная и природная толерантность» и должен выступить в качестве основной миссии бренда, которую необходимо активно транслировать в мировом сообществе.
Современная экологическая ситуация выступает внешней подсказкой необходимости изменения глобальной, покоряющей стратегии развития человечества. Поместив между собой и природой техносферу, человек сам оказался подвергнутым технотрансформации. Техносфера сегодня имеет свою логику развития и собственные потребности, средством реализации которых стал человек. Сегодня возможна перспектива не столько быть уничтоженными роботами, сколько самим превратиться в роботов, уничтожающих все живое. Знаменательны слова Ж. Бодрийяра: «Хуже всего не то, что мы завалены со всех сторон отбросами, а то, что мы сами становимся ими».
Человек все в большей мере утрачивает истинно человеческую сущность. Поэтому процесс экологизации культуры предполагает не только экологическую оптимизацию техносферы как важнейшей ее составляющей, но и экологизацию самого сознания, пролегающей через развитие истинно человеческих ценностей. Высшей ценностью такой культуры является сам человек как часть природы, а не часть технологии.
Именно такая концепция должна лечь в основу бренда России, а точнее в его видение будущего, в его миссию. Глобализация ознаменовала конкуренцию между культурами, она открыла эпоху захватов наций без войн. Битва развернулась в сознании людей. Битва между культурами, а вернее между их брендами – представлениями, образами, ценностями, символами. Бренд России необходимо ориентировать на будущее, которое невозможно без единого мирового пространства потому что глобализация — это объективный процесс, и он не может быть приостановлен или отменен. Он может быть только направлен в другое русло.
Сейчас глобализация проходит под знаменем человекобога и несет в себе разрушительный характер для более слабых культур. Но в наших силах изменить тренды. Возможен путь альтерглобализации, глобализации, которая бы сохраняла культурные ценности более слабых культур как ценнейшее наследие, как бесценные штрихи в картине Человека, глобализации, которая примирила бы человека с планетой, и направила его развитие в коэволюцию с природой.
Излишне говорить, что может дать подобный национальный бренд России. Четкая и понятная концепция будущего, прозрачное и доброе видение завтрашнего дня позволит россиянину обрести забытый оптимизм. Сильный национальный бренд государства, сочетающий в себе две самые передовые и востребованные ценности человечества, такие как поликультурализм и экологичное сознание станет для России ключом к продвижению национальных интересов в мире, формированию выгодных общественных мнений, обеспечивающих достижение определенных политических целей. А в случае реализации стратегии альтерглобализма и проведения интеграции мировых культур под эгидой ценностей российского бренда – поликультурности и экологизации, выгоды от подобной идеологии переоценить будет просто невозможно.
Третья ценность, безусловно, — творчество. То, что «голь на выдумки хитра», вспоминаем мы часто. Так вертеться и крутиться, как приходится это делать россиянам, не пожелаешь никому. Веками русский народ, будучи брошенный властями, выживал только благодаря своей смекалке. Недаром появился даже аутентичный сказочный образ – хитрого старичка. Хитрого, но душевного. Творчество в крови у каждого россиянина, потому что только творческий ум, постоянно находящийся в поисках решений, может прожить в России. Мы не привыкли к правилам и схемам, одну и ту же дорогу каждый раз проходим по-разному. Столетия нас научили тому, что правила и схемы не работают. Творческий подход и желание проверить все «назубок» — стало еще одной национально-культурной чертой России.
Россия действительно — самая творческая страна. Да, соглашусь, что реализация этого творчества – в основном народная, направленная на выживание и обустройство быта. Конечно, Россию не сравнить с Голландией, Японией и Кореей. Конечно, наши креативщики и агентства далеки от западных конкурентов, и уровень креатива и дизайна несопоставим, если дело касается профессиональной сферы. Но нас интересует не узкое профессиональное сообщество, а массы в целом. В профессиональной среде качество творчества, креатива вплотную связано с технологиями производства, со стандартами работы, с менеджментом и прочими элементами, которые, к глубокому сожалению, до сих пор нами не приняты. Мы можем подковать блоху – да, но выпустить ее в серийное производство – нет.
Однако мы сейчас говорим не о профессиональной элите, а о творчестве как массовом явлении. О творчестве как способе адаптации к жизни. И если смотреть под таким углом, то в России самый творческий народ. Одна из задач национального бренда — направить творчество на созидание, вытащить его из бытового уровня в тонкие миры. Для начала хотя бы до уровня экономически оправданного существования. Направить потенциал, накопленный многовековой историей не на выживание, а на создание интеллектуальной и духовной надстройки. Творчество должно перестать быть инструментом выживания, а стать инструментом духовного роста. Творчество не должно решать исключительно бытовые вопросы, а переместившись в мир тонкой материи, помогать в решении вопросов духовных. Бренд государства как концентрат национальных ценностей, должен взывать к этому, стимулировать и направлять процесс эволюции творчества.
Напоследок ценность — «свобода», но не потому, что она второстепенная, а потому что очень уж она спорная. И спор зарождается именно тогда, когда речь заходит о свободе в России. О, сколько сказано речей, про то, что россиянам свобода не нужна, что Россия сильная только при единовластии, что нам нужен батюшка-царь и прочее. На зубах завязли рассуждения о «проекте Россия», формата, мол, вот дали свободу и поглядите, что вышло, разворовали все, демократы. Люди, говоря так, и сами в это верят. Как надо заблуждаться, чтобы попросить лупить себя палкой, и быть убежденным, что помогаешь этим своей спине.
Тема боязни российским народом свободы – это тема отдельной книги. А вот тот факт, что мы путаем со свободой все что угодно: беззаконие, вседозволенность и произвол налицо. Для этого нужно конкретизировать: свобода от чего и для чего? Свобода всегда направленна. Слово «свобода», вообще нельзя употреблять без второго слова — привязки, поясняющего от чего и для чего эта свобода. Лично мы говорим о свободе мысли от рамок и клише (вспоминаем безмерность, безграничность), мы говорим о свободе самовыражения, об отсутствие страха за индивидуальность (вспоминаем творчество). Свобода мысли и самовыражения – это основа основ. Это то, без чего не может существовать личность. Ограничь человека в движении – он все равно останется собой. Но отними у него право самостоятельно рассуждать и выражать свои мысли – он потеряет себя. Потерянная личность – потерянная нация. Именно, чтобы не допустить этого, нужно всеми средствами коммуникаций пропагандировать умение творить и мыслить.
ВОЛКОВ С. Ю., ПОМЕЛОВА Ю. П.
НАЦИОНАЛЬНАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ КАК НАУЧНАЯ КАТЕГОРИЯ
Аннотация. В статье проведен анализ современного понятийного аппарата, связанного с категорией «национальная идентичность», а также определено соотношение с этнической и гражданской составляющей данного термина. Национальная идентичность рассматривается как сложная система, способная к самоорганизации, и как политическая составляющая различных аспектов общественной жизни, в том числе гомогенизации населения и ограничения влияния культурной глобализации.
Ключевые слова: национальная идентичность, кризис идентичности, нация, идентификация, конструктивизм.
VOLKOV S. YU., POMELOVA YU. P.
NATIONAL IDENTITY AS A SCIENTIFIC CATEGORY
Abstract. The article analyzes the modern conceptual framework of the category of national identity and determines the relation with the ethnic and civic component of the term. National identity is considered as a complex system capable of self-organization and as a political component of various aspects of public life, including homogenization of the population and limiting the impact of cultural globalization.
Keywords: national identity, identity crisis, nation, identification, constructivism.
С развитием терминологического аппарата современной науки, в котором происходит постоянная смена старых определений новыми и постоянная флуктуация терминологического поля, становится возможным не только искажение смысла понятий, но и превращение ложной сущности в онтологизированную реальность. Одной из наиболее сложных для научной интерпретации категорий является «национальная идентичность», которая не только крайне противоречиво трактуется в рамках различных теоретических подходов, но и активно используется для всякого рода политических спекуляций.
Представляется немаловажным попытаться выделить основные концептуальные подходы к определению категории «национальная идентичность» в работах ведущих исследователей ХХ-ХХ1 вв. и наметить перспективы развития ее системного толкования в современных условиях стремительных изменений в структуре мировой политики, составе и субъектности акторов международных отношений, а также парадигмы государственно-властных явлений.
Принцип этнической принадлежности — это легкий и четкий способ выражения истинного чувства групповой идентичности, которая связывает всех «нас» потому, что
В отсутствие единых образовательных, политических, информационных, религиозных и экономических институтов, национальная идентичность не смогла бы обрести форму государства. Но при этом без этнической идентичности, без ее определения через «мифо-символические комплексы» современная нация была бы пустым домыслом. Чем более устойчивой является этническая идентичность, тем успешнее становится национальная идентичность.
Политика формирования национальной идентичности используется государством как инструмент выстраивания сферы социальной коммуникации между носителями разных политических убеждений и предпочтений. Если гражданская идентичность выстраивается на основе «ежедневного плебисцита», то для формирования национальной идентичности требуются спланированные действия правительства, продолжительные во времени и учитывающие точку зрения населения.
Государство не имеет идентичности помимо различных практик, которые составляют эту идентичность. Этот парадокс означает, что государство пребывает в состоянии постоянного репродуцирования идентичности и всегда находится в процессе становления. Государство выделяет кто и что есть «мы», кем и чем «мы» не является и чего «мы» должны бояться: например, через поддержание дискурса опасности и создания алармистской идентичности. Строительство национальной идентичности реализуется не только путем исключения внешнего «другого», но и, что бывает необходимо, через подавление внутреннего «другого».
Таким образом, можно предположить, что формирование национальной идентичности, с одной стороны, является дисциплинарной практикой, нацеленной на гомогенизацию населения и создания чувств единства и однородности. С другой стороны — это ограничительная практика, которая реализуется на определенной территории вне зависимости от иностранного влияния. Соответственно, создание национальной идентичности, равно охватывающей всю территорию государства, никогда не будет завершенным. Самоидентификация населения постоянно изменяется в соответствии с историческими событиями, которые приводят к пересмотру и реадаптации традиционных ценностей.
Это тем более верно для условий современного глобализированного мира, в котором все больше людей оказывается вовлечено в транснациональные практики, что исключает достижение прочной и однородной идентификации населения с государством. Для граждан большинства государств появилось больше возможностей для вхождения в состав нескольких культур, не обязательно возникших на территории, которую они населяют.
Следовательно, национальная идентичность не заключена в пространственно-определенном состоянии, а приобретает трансграничный характер. Глобальные миграционные потоки ведут к новым возможностям и формированию транснациональных идентификаций. Точка зрения, согласно которой государство обладает целостной и неизменной национальной идентичностью, совпадающей с выделенной территорией, не соответствует сложности и многообразию идентичностей современного мира, для которого государство — лишь один (пусть и важнейший) из встроенных в него элементов.
В условиях увеличивающегося разнообразия мировоззрений, культурной фрагментации организация общества постепенно переходит от формата национального государства, основанного на однородности населения, к плюралистическому обществу. Кризис национальной идентичности, составляющей идентификационное ядро государства и основу национального интереса, усложняет задачу обеспечения национальной безопасности. Для правящей элиты в этом случае есть только два варианта развития событий: агрессивная поддержка культуры господствующего большинства или признание неоднородности своего населения и ненасильственное утверждение национальной идентичности.
1. Андерсон Б. Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и
распространении национализма. — М.: КАНОН-Пресс-Ц, Кучково поле, 2001. — 288 с.
2. Астафьева О. Н. Национально-культурная идентичность в условиях глобализации: сложный вектор развития // Вестник Московского государственного университета культуры и искусств. — 2016. — № 5 (73). — С. 32-41.
3. Бауэр О. Национальный вопрос и социал-демократия // Нации и национализм. — М.: Праксис, 2002. — C. 52-121.
4. Геллнер Э. Пришествие национализма. Мифы нации и класса // Нации и национализм. — М.: Праксис, 2002. — C. 146-201.
6. Герштейн И. З., Казаков М. А. Национально-государственная идентичность: историческая эволюция моделей и современная типология // Вестник Нижегородского государственного университета им. Н. И. Лобачевского. — 2016. — № 6. — С. 36-42.
7. Гринфелд Л. Национализм и разум // Национализм в мировой истории. — М.: Наука, 2007. — С. 105-122.
8. Качанов Ю. Л. Опыты о поле политики. — М.: ИЭС, 1994. — 159 с.
9. Смит Э. Д. Национализм и историки // Нации и национализм. — М.: Праксис, 2002. -C.236-264.
10. Хабермас Ю. Гражданство и национальная идентичность — Демократия. Разум. Нравственность: московские лекции и интервью. — М.: Academia, 1995. — 252 с.
11. Хобсбаум Э. Дж. Принцип этнической принадлежности и национализм в современной Европе // Нации и национализм. — М.: Праксис, 2002. — C. 332-347.
12. Худолеев А. Н. Формирование новых национальных идентичностей как угроза национальной безопасности России // Обзор НЦПТИ. — 2017. — № 11. — С. 8-13.
13. Хюбнер К. Нация: от забвения к возрождению. — М.: КАНОН, 2001. — 400 с.
14. Янакова В. Р. Влияние миграции на национальную идентичность // Национальная безопасность / Nota Bene. — 2017. — № 4. — С. 1-11.
15. Wendt A. Anarchy is What States Make of it: The Social Construction of Power Politics // International Organization. — 1992. — Vol. 46, No. 2. — pp. 391-425.